Хитрый Путин с легкостью переиграет доверчивого Буша

Отсюда следует еще один, менее приятный вывод о том, почему этот саммит оказался бесполезным. Дело в том, что ни одна из сторон до конца не понимает динамики этих двусторонних отношений. И пока ситуация не изменится, любая встреча в верхах будет бесполезной.

Дефицит внимания

США придерживаются определенной политики в вопросах, касающихся России, но у них нет политики в отношении самой России.

Во-первых, потому, что у США и без России хватает острых, масштабных и угрожающих для их безопасности проблем. Война с терроризмом, которая уже превратилась в затяжное позиционное противостояние, приобретает все более жесткие и острые формы, но врагом в ней является не Россия, хотя она, безусловно, и представляет собой определенную проблему. Непримиримые враги вроде ваххабитов и мусульман-фанатиков представляют и будут представлять угрозу для всей западной цивилизации. Это проблема очень масштабная, потому что она не ограничена рамками какого-то конкретного государства и потому что у идеологов из администрации Буша нет четкого представления о том, кого считать врагом, а кого нет, что фактически лишило Америку определенного числа симпатизирующих. И наконец, это проблемы действительно серьезные, если не сказать угрожающие, ибо любой человек, привыкший смотреть правде в глаза, прекрасно понимает, что это правительство справиться с ними просто не в состоянии. После трагических событий 11 сентября вряд ли в России, не говоря уже о Европе, нашлось много людей, которые ожидали, что это в итоге приведет к падению США как супердержавы.

Меня, во всяком случае, среди этих `провидцев` не было. Но что я действительно предвидел, так это то, что `война с терроризмом` может стать своего рода `катарактой`, не позволяющей замечать другие проблемы, а политики могут забыть о том, что `у супердержавы круг интересов не может ограничиваться только одним каким-то регионом или проблемой`. И хотя Соединенные Штаты не утратили своего интереса ко всему, что происходит на постсоветском пространстве, здесь явно ощущается то, что мы называем `синдромом дефицита внимания`. К примеру, США вновь стали рассматривать энергетическую безопасность как один из приоритетов своей политики национальной безопасности. На самом верху за вопросы, касающиеся Черноморско-Каспийского региона и его энергетического потенциала, отвечает чиновник в статусе всего лишь заместителя госсекретаря, в то время как в России этим занимается лично президент Путин.

Вторая причина, почему у США отсутствует четкая политика относительно России, состоит в том, что у немногих тамошних чиновников есть время и желание объективно разобраться в том, куда Россия идет и зачем. Однако факты есть факты, и с ними не поспоришь. Во-первых, российско-американское `партнерство`, на отсутствие прогресса в котором так любят жаловаться США, зарождалось еще в те времена, когда Россия была дезорганизована и слаба. Теперь же, когда Россия окрепла и стала чувствовать себя гораздо увереннее, к этой модели партнерства она уже не вернется. Более того, она больше не стремится к объединению с Западом, а ее внутренняя политика уже не является законным поводом для дискуссии, как это частенько бывало раньше. Критика Америки по поводу `отхода России от демократии` в то время, когда эта страна снова встает на ноги, когда доходы казны растут, а пенсии регулярно выплачиваются, только убеждает простых людей в том, что США предпочли бы видеть Россию слабой, а не сильной. Кроме того, это подрывает доверие к Америке и Западу, и именно там, где оно нужнее всего, а именно при обсуждении, а если потребуется, и противодействии российской внешней политике относительно ее соседей, энергетической безопасности и контролю над вооружениями. И наконец, Кремль будет использовать очевидные промахи США и их политику двойных стандартов для того, чтобы укрепить доверие к себе своего народа, а может быть, даже вызвать волну народного гнева. Все это происходит потому, что, несмотря на потрясающие успехи, российская экономика все еще ориентирована на экспорт сырья, в то время как остальной мир уже вошел в постиндустриальную эпоху. Еще больше осложняют ситуацию слабость ее государственных институтов и демографические проблемы, которые в Кремле не видят или не хотят видеть.

Эпоха Буша и его команды подходит к концу, и они уже не смогут формировать политический курс страны, которая находится в ожидании смены караула в Белом доме. Даже если бы сегодня мы знали наверняка, что следующим президентом США станет демократ, то это не только не дало бы ответы на наши вопросы, но и породило бы новые. Сможет ли он (или она) трезво и объективно оценить произошедшее за последние восемь лет, провести системный анализ национальных приоритетов и интересов и выработать четкий план по совмещению желаемого и действительного? А может быть, новый президент, как некоторые из его предшественников, будет путать демагогию с политикой, а форму с содержанием или пытаться изменить то, что изменить невозможно? Если американцы побегут из Ирака, который уже стал для них чем-то вроде второго Вьетнама, вспомнит ли новая администрация уроки Вьетнама первого, когда их уход нанес стране не меньше, если не больше вреда, чем за время их пребывания там? И если новый президент все-таки вспомнит об этом уроке, то хотелось бы узнать: а сколько времени у него в таком случае останется на Россию?

Россия: от плохого к худшему

Россия придерживается определенной политики и методики ведения дел с США в частности и Западом в целом. Что же касается наличия стратегии, не говоря о стратегии нормальной и эффективной, то здесь возникают большие сомнения.

Российская методика выстраивания отношений с Соединенными Штатами, как, впрочем, и со всем остальным миром, стала практически полностью деидеологизированной и исключительно прагматичной. России не важно, с кем сотрудничать - с либеральной страной, авторитарным режимом или деспотией, лишь бы это способствовало продвижению ее национальных интересов. Другими словами, здесь мы имеем классический пример так называемой реальной политики (Realpolitik), которая была характерна для периода между окончанием Второй мировой войны и началом холодной войны и которая основывалась на балансе сил, привилегированном положении великих держав, `зонах влияния` и геополитике.

Благодаря такой политике Россия укрепила свое влияние, но потеряла друзей, причем как на Западе, так и на постсоветском пространстве. Для США опора на нацию, государство и силу имеет гораздо большее значение, чем для Европейского Союза, который, по крайней мере на словах, пытается выйти за рамки терминов, ставших определяющими для современного мира. Многие американские демократы в своей приверженности ценностям постмодернизма и `мягкой политике` гораздо ближе к своим союзникам в Европе, нежели к оппонентам из Республиканской партии у себя дома. Теперь вопрос: пойдет ли такая `реальная политика` России во вред или же она послужит ее процветанию?

На тактическом уровне российская политика почти ничем не отличается от ленинской: то есть это политика манипуляций, политика, основанная на глубоком знании, политика, использующая даже малейшие разногласия в стане противника, и политика, базирующаяся на постулате о том, что `тайный союзник` в лагере врага гораздо полезнее `явного союзника` из собственного лагеря. Но на стратегическом уровне российская политика не идет дальше геоэкономики, что подразумевает использование экономических рычагов для достижения политических, а также финансовых результатов. Сегодня такие рычаги у нее есть, и они находятся в руках людей, которые берут власть для того, чтобы ею пользоваться.

Но может ли стратегическая политика заменить стратегию как таковую? Для того чтобы иметь стратегию, нужно сначала поставить себе цели. Сегодня список российских притязаний вполне очевиден: это признание ведущей роли России на постсоветском пространстве, `финляндизация` энергетического рынка Европы и международное `равенство`, т.е. де-факто и де-юре место на самом верху международной табели о рангах, на которое до сих мог претендовать исключительно Запад. Однако, как и в советскую эпоху, России нужно прежде задать себе вопрос, будет ли достижение какой-то одной из этих целей способствовать или, наоборот, мешать достижению другой цели. И, как и в советские времена, России следует спросить себя, оправдывает ли цель средства.

Тогда средства были военными. Сегодня они экономические. И эти экономические возможности России выглядят сейчас тем более впечатляющими. Ведь Запад совсем не ожидал, что ему придется иметь с ними дело. Но если дефицит энергоресурсов станет реальностью уже завтра, будут ли эти возможности такими же впечатляющими без сотрудничества с Западом? И кто даст гарантию, что Россия обеспечит такое сотрудничество, не принимая западных стандартов и не соглашаясь на его условия?

Кто в России сейчас способен ответить на эти вопросы? Или, вернее, кто уполномочен на них отвечать? Когда борьба за место наследника Путина начинает набирать обороты, эти вопросы все больше выходят на передний план. Как предупреждают российские эксперты, `борьба за трон` будет исключительно жесткой, а заложником ее окажется вся политическая система страны; всегда будет соблазн использовать в этой борьбе `международный фактор`, и Россия должна быть готова вести себя политически так, как сочтет нужным. И кажется, они знают, о чем говорят. В предкризисный период перестройки Горбачев, как-то выступая на пленуме ЦК КПСС, напомнил, что `вопрос о власти` - это `фундаментальный вопрос для любого коммуниста`. Это же справедливо и в отношении современной России. Сейчас не время для политики, не говоря уже о налаживании отношений.