Обама дистанцирует себя от прошлых грехов Америки

Президент Обама хочет, чтобы его считали прагматиком, но его внешняя политика демонстрирует его сходство с таким идеалистом как Вудро Вильсон.

Как и внешняя политика Вильсона, действия Обамы все больше основываются на предположении, что нации будут действовать на основании того, что они воспринимают как добрая воля, добрые намерения или нравственная непорочность других наций, в частности США. Если другии нации не хотели сотрудничать с нами, то это потому, что они воспринимали США как агрессивное или злонамеренное государство. Задача Обамы - изменить это восприятие. От протягивания руки Ирану и мусульманам до призыва к уничтожению всего ядерного оружия и желания "перезагрузить" отношения с Россией - центральной мыслью дипломатии Обамы является утверждение о том, что Америка неожиданно стала другой. Она изменилась. Она стала лучше. Поэтому для других наций пришло время сотрудничать. Но как именно изменилась Америка? Политика Обамы по отношению к Ирану, Ближнему Востоку, России, Северной Корее, Китаю, Латинской Америке, Афганистану и даже Ираку изменилась лишь самую алость - как многие в этих странах постоянно жалуются. Так что, например, является источником "нового начала" в американо-мусульманских отношениях, к которому Обама призвал в Каире?

Похоже, что ответом на этот вопрос является сам Обама. Washington Post сообщает, что "Обама превратил свою собственную биографию в исходное положение для новых отношений США и ислама". Или, как написила об этом газета New York Times, хотя "президент сообщил мало подробностей о том, как решать проблемы по всему миру", его основным аргументом "стало это: Барак Хуссейн Обама стоял на подиуме в этой мусульманской столице в роли американского президента". Критики жалуются, что речи Обамы делают слишком большой упор на его личности. Если это так, то это не признак тщеславия. Это стратегия. Обама верит, что его история - это мощный инструмент внешней политики. Они считает, что привлекая внимание к своим отличиям не только от Джорджа У. Буша, но и от остальных американских президентов, он сможет убедить весь мир взглянуть на Америку и ее политику по-новому, что позволит достичь новых дипломатических договоренностей.

В Каире он сделал упор на свое мусульманское наследие, чтобы показать мусульманам по всем пиру, что он сочувствует им, как не мог этого сделать ни один предыдущий американский президент. Его извинения за прошлое поведение Америки также подчеркивают его уникальность. Он не первый президент, который приносит извинения. Вильсон извинялся перед народам западного полушария за политику вмешательства, проводимую его республиканскими предшественниками (а затем провел свои собственные, еще более масштабные интервенции). Билл Клинтон извинился перед африканцами за американскую истори рабства. Но Клинтон принял ответственность за грехи Америки, как будто они были его собственными.

С другой стороны, Обама дистанцирует себя от прошлых грехов Америки. Когда на саммите Америк никарагуанский президент Дэниэль Ортега (Daniel Ortega) разразился длинным перечислением американских злодеяний в Латинской Америке, Обама отреагировал на это, заявив, что он не имел к ним никакого отношения - "Мне было три месяца от роду". Когда он признает американские грехи в отношениях с Ираном, он хочет, чтобы революционные лидеры Ираны отличали Америку, которую они ненавидят, от нового американского президента, который им может нравиться и с которым можно вести дела.

Может ли это сработать без фундаментальных изменений в проведении американской внешней политики? Очевидно, что Обама надеется именно на это. Возьмем израильско-палестинский вопрос. Обама призывает к замораживанию программы поселений, но для многих арабов и палестинцев по-прежнему остается открытым вопрос: что именно он сделает, чтобы заставить Израиль выполнить свои требования. Откажет стране в экономической помощи? Ответ на этот вопрос почти наверняка "нет". Но, похоже, что Обама действительно верит, что выражения его добрых намерений достаточно.

Или возьмем его заявленное желание уничтожить все ядерное оружие. Конечно, он признает, что не может сделать так, чтобы это случилось. Но он считает, что соглашаясь с критиками Америки в том, что существующий порядок несправедлив, он может купить достаточного международной доброй воли, чтобы положить конец ядерным программам Ирана и Северной Кореи.

И, наконец, Гуантанамо. Кто знает, когда Обама сможет закрыть его, что будет сделано на его месте и, наконец, удастся ли ему достичь фундаментального баланса между безопасностью Америки и законным правами заключенных, отличающегося от того, который был достигнут Бушем или его предшественниками во времена кажущихся угроз национальной безопасности? Скорее всего, новый баланс будет мало отличаться от предущего. Но Обама надеется, что демонстрируя искреннее желание изменить американскую практику, он может создать образ нравственного авторитета, что в свою очередь приведет к дипломатическим победам, которые до сих пор были нам недоступны.

Возможно, эта теория окажется верна. В любом случае, она в скором времени будет протестирована. Но давайте не будем называть это реализмом. Последним президентом, кто искренне пользовался этим подходом, был Вудро Вильсон. Он тоже верил, что демонстрация доброй воли и желания мира, неиспорченных низменными побуждениями национальных интересов или амбиций, дают его специальный нравственный авторитет, чтобы влиять на другие нации. И Вильсона любили по всему миру также, как Обаму сегодня, возможно даже больше. Миллионы вышли на улицы европейских городов, когда он пересек Атлантический океан в 1918 году. Однако, его способность убеждать оказалась преходящей, а результаты его стараний, с его собственной точки зрения, оказались полным провалом. Не только европейские нации, но и его собственные Соединенные Штаты оказались эгоистичными и закрытыми к нравственным призывам. Нам остается только наблюдать, удастся ли Бараку Обаме, самому "вильсоновскому" президенту столетия, достичь большего.