Одноразовая литература длительного пользования

Статистика, которую ежегодно озвучивает Федеральное агентство по печати, гласит: чем больше книг выпускается в России, тем книг выпускается меньше. Парадокс здесь только на первый взгляд.

Дело в том, что с ежегодным ростом количества книжных наименований их тиражи ежегодно же и сокращаются. Вот и получается: наименований выходит больше, но собственно книг (по валу, так сказать) выходит меньше.

До определенной поры эту тенденцию рассматривали как положительную. Во-первых, книги сейчас практически не "затариваются", а книга, как ни крути, это все-таки товар, залеживаться ему негоже. Во-вторых, можно было сказать, что наконец-то покончено с довольно призрачной ситуацией советского времени, когда откровенно средние писатели в порядке очередности (как члены СП СССР) выпускали свои опусы просто громадными по нынешним временам тиражами - 50 и 100 тысяч экземпляров (известґны далеко не единичные случаи, когда эти цифры значительно превышались).

Тиражи эти благодаря отлично налаженной в те годы системе распространения бесследно "рассасывались" по необъятной стране. Они лежали в крупных московских и областных магазинах, доставлялись в маленькие районные и сельские, кто помнит, магазины сети "канцтоваров", уходили в библиотеки, в военные части и т.д. Кто их читал - неведомо, но авторы процветали, безбедно существуя от одного крупного гонорара до другого.

Наконец, скудость легальных книжных прилавков невыгодно контрастировала с "черным" книжным рынком. В моем родном Волгограде такой "толчок" находился на берегу Волги, в скверике парка культуры, который десятилетиями не могли до конца обустроить. Там можно было "достать" практичеґски любую желанную книгу, а в магазине найти ее можно было только по дикой случайности, в основном благодаря недосмотру продавцов, не догадавшихся вовремя спрятать издание под прилавок.

Сегодня то же агентство по печати бьет тревогу: падение тиражей при росте многообразия книжной продукции - тревожный симптом.

Хотя, например, в Германии, стране, лидирующей в Европе по книгоизданию и массовости чтения, выходит невероятное разнообразие книг мизерными тиражами. Но там соблюдается одно непременное условие. В относительно, по нашим масштабам, не таком уж великом по площади государстве система книжного распространения работает отлично. Условно говоря, тысяча экземпляров нового романа неизвестного автора мгновенно развозится в тысячу книжных магазинов, и весь тираж, естественно, "уходит". У нас сегодня это сделать проблематично. Развезти небольшой тираж (часто тысяча экземпляров, а есть и меньше) по одному экземпляру в книжные магазины от Калининграда до Владивостока - из области утопии. А потом - зачем? Это все равно, что тираж просто выбросить. Кто эти неведомые читатели неведомого никому автора, разбросанные на необъятном пространстве, не имеющие возможности встретиться и обсудить книгу?

Кроме того, падение тиражей элементарно свидетельствует о падении интереса к бумажной книге. Бумажная книга дорожает, становится предметом интерьера, уходит из той социальной сферы, где находится как раз самый благодарный ее читатель. Как результат - книги перестали объединять людей (а именно это одна из главных задач культуры), они их, наоборот, разъединяют. Практически ни одна из новых книг не становится предметом общественного интереса, но только различных и опять же весьма условных читательских кланов.

Например, теоретически я знаю, что есть некий устойчивый "читатель писателя Бориса А." или "читатель Людмилы У.", но кто они, эти самые верные поклонники наших бестселлерных авторов, мне неведомо. И когда меня в лоб спрашивают, как я отношусь к тому или другому, я всегда напрягаюсь. Не хочется невольно обидеть человека, принадлежащего к определенному читательскому клану. Скажем, он "подсел" на какого-то автора, а я того разнесу: мол, вторичен, несерьезен, годится лишь для приятного провождения времени, но не для истинного духовного развития.

Общение будет скомкано, он уйдет от меня раздосадованный. Да еще и с вполне допустимым сомнением в голове: а может, он действительно такой простой и не способен отличить подлинное от подделки? Хотя на самом деле это, может быть, и не так. И на другом поле мы с ним вполне нашли бы и общий язык, и общие интересы. Само по себе чтение бестселлеров - это и не плохо, и не хорошо. Во всяком случае, это лучше, чем пить водку или торчать у игрового автомата. Но факт, что книга утратила или у нас на глазах утрачивает свое объединительное начало, теряет былую востребованность, приходится признать.

Еще одним отрицательным моментом существующей тенденции (книг много, но их все меньше) стала быстрая заменяемость книг. Этот вывод я делаю на основе длительного личного наблюдения за судьбой не тех книг, которые выходят непонятно зачем и для кого и умирают, прежде чем разойдется их мизерный тираж. Свое профессиональное внимание волей-неволей приходится обращать на тех авторов и их творения, которые вот сейчас становятся или совсем недавно еще были новостным фактом, о которых "говорят" в газетах, по радио, в том же Интернете. Например, которые получают громкие премии, от "Русского Букера" до "Большой книги". Вот, казалось бы, возможность и для какого-то единения общества, и повод для возбуждения читательского интереса. Увы, это далеко не так. И давать оценку этому явлению я пока не возьмусь.

Казалось бы: если о книге и ее авторе по крайней мере услышали из тех же новостных сообщений о прошедшей церемонии награждения, то ее, возможно, и прочтут, и станут обсуждать, и т.д. Но, к сожалению, на деле этого не происходит. Ежегодные премиальные марафоны давно стали самодостаточными. Они в большей степени обслуживают самих себя, а не читателя. Книга становится настоящей новостью только тогда, когда она попадает в средоточие общественного интереса, как это было, скажем, с антинигилистическими романами 60-70-х годов XIX века. Сделать книгу искусственной новостью, разумеется, можно, но это и будет новость одноразовая, быстро сменяемая. Конечно, это лучше полного отсутствия интереса общества к литературе, к опасной грани которого мы подходили в 90-е годы. Сегодня быть писателем снова становится престижно. Хотя бы потому, что каждый начинающий смеет надеяться на собственную "минуту славы".

Но при этом возникает нелепая ситуация, когда СМИ перестают интересоваться книгой раньше, чем ее успеют прочитать читатели. Книжная новость держится день-два-три. В это время автор раздает интервью и мелькает на экране. Потом обществом завладевает другая новость. В результате, даже если книгу и успеют прочитать, фактом общественного внимания она не станет.

Парадоксально, но это так: серьезная литература сегодня становится более одноразовой, чем развлекательная. Старые вещи Акунина или Марининой переиздаются многократно, а вот переизданий лауреатов престижных премий как-то не наблюдается. Если они и есть, то проходят незамеченными, их тиражи угасают. Чувствуется, что книга давно вне фокуса общественного внимания. Но тогда встает вопрос: а зачем она вообще нужна?

"Золотой середины" пока не предвидится. Понятно только одно. В ближайшее время при естественном убывании интереса к чтению будет происходить искусственный его подогрев. Это лучше, когда вообще не было подогрева. Но это все-таки не жизнь, а отложенная смерть.

На мой взгляд, существенные, качественные изменения должны происходить не на уровне книгоиздателей и премиальных жюри, а внутри самой литературы. Например, сегодня бессмысленно писать просто хорошие тексты. Все хорошие тексты сегодня относительны и потому одноразовы. Хотя бы потому, что хороший текст не способен переломить этой ситуации, он может быть только адаптирован в книгоиздательский или премиальный контекст, а там его "отыграют" по возможности быстрее, потому что "тормозить" издательский или премиальный контекст просто невыгодно.

Если писатель сегодня не ставит перед собой сверхзадачи, не пытается открыть принципиально новый "формат", его дело заранее безнадежно проиграно. Если это писатель с именем (условно говоря, от Аксенова до Распутина), он, разумеется, имеет полное право сохранять и охранять свой status quo. Даже в сильно модернизованном обществе продолжают работать законы инерции интеллектуальной, нравственной, поколенческой памяти. Но молодой писатель, вступая в эту реку, не имеет права просто плыть кролем. Он, как минимум, должен пройти по воде аки посуху. Тогда о нем заговорят. А некоторые, возможно, после разговоров даже и прочтут. Но таких, можно констатировать с большой долей вероятности, будут единицы. И с этим ничего не поделать.