Как изменилась Россия за последние 10 лет

Что после длительного проживания в США увидел в России психотерапевт и поэт Виктор Каган.

Когда большая часть жизни прожита в России и только лишь одно, последнее, десятилетие - за рубежом (Даллас, США), особо становятся заметны любые перемены на родине. Виктор Ефимович Каган уехал в 1999 году, а до этого успел сделать многое. Первые в СССР книги о детском аутизме для врачей и родителей были основаны на его кандидатской диссертации.

В первой и единственной на всю страну специальной службе детских неврозов в Петербурге он не просто работал более десяти лет (с 1973 по 1985 годы), а вместе с коллегами создавал, по сути, основы отечественной детской психотерапии.

О Викторе Ефимовиче - враче и поэте говорят как о человеке штучном. Его книгами зачитываются и специалисты, и люди, далекие от этой профессии. Он - лицензированный клинический психолог, в США занимается психотерапией, в том числе и дистанционной, а его интернетовские посты обрастают откликами из разных уголков мира. Он приехал в Москву на пару дней - на презентацию своего нового поэтического сборника. Но мои вопросы к нему были большей частью прозаические.

- Московские психологи все больше говорят о насилии, о том, что оно становится нормой жизни, ощутили ли вы это, Виктор Ефимович?

- Я увидел и буквально ощутил в глазах практически каждого встречного тревогу... У тревоги два выхода: найти источник или перевести ее в страх - cо страхом уже не так страшно; когда знаешь, чего боишься - чужой религии, группы лиц, жабы, - ты уже знаешь, с кем бороться... и к кому притулиться, чтобы бороться вместе. Люди борются с пустотой, запас тревоги от этого на самом деле не становится меньше, и им не становится легче, но насилия становится больше. В 70-х годах Владимир Лефевр в США провел эксперимент, в котором испытуемыми были коренные американцы и наши эмигранты, - это была в то время политическая эмиграция, не самые советские люди. И все-таки результат: у американцев - четкие границы добра и зла при высокой готовности к компромиссам, у наших - размытость границ при бескомпромиссности. Вы представляете, к чему может привести бескомпромиссная борьба не отличимых друг от друга добра и зла? Хотя зачем представлять - сегодня потребность в образе врага плодотворно растет снизу, есть этот запрос.

- Вы хотите сказать, что уровень тревоги людей не зависит напрямую от принадлежности к стране побеждающей или терпящей какие-то поражения? Что не в этом дело? Что дает тревогу и агрессию?

- Давайте смотреть на то, что есть. Многие десятилетия тяжеленной алкоголизации. Масса людей с так называемым вьетнамским синдромом - следствие афганской и чеченской войн. В 90-х годах в Ростове собирались строить реабилитационный центр, в котором вроде бы как все предусматривалось: психиатрическое наблюдение, физиотерапия... Я говорил о том, что не с того конца надо начинать - надо прежде всего готовить семьи к возвращению с войны их родственников. Готовить социальных работников, психологов, которые помогут устроиться на работу, адaптироваться.

И только если все это не срабатывает, возникают психиатрические проблемы - тогда к психиатру. Одна мать рассказывала мне, что сын, вернувшись с войны, два месяца лежал лицом в стенку, а она все приставала: "Поговори со мной. Ну поговори". И однажды он заговорил, да так, что она взвыла: "Как ты мог это делать!" И он снова замолчал, уткнулся лицом в стену. Она не была готова, сама получила травму и его заново травмировала...

И мы с известным в ту пору политиком Мариной Салье придумали программу, которую назвали "Oчищение воина". Так называется обряд американских индейцев: когда мужчина приходит с войны, племя встречает воина и три дня празднует его возвращение. Никто не оценивает: справедливая это была война или нет, трусом он там был или героем - радуются возвращению. Это же психологически не только празднование - они через три дня получали из воина сеятеля, охотника...

- Психологическое разоружение?

- Психологическое разоружение, да. Очищение воина у нас происходило на групповых тренингах. В группах были матери погибших в Чечне солдат и чеченские женщины, потерявшие мужей и детей, были демобилизованные ребята и полковник из дивизии особого назначения c лейтенантами-замполитами, которых по приказу Mинистерства обороны сделали в одночасье психологами... Напряжение запредельное, страшные рассказы - люди были открыты. Три таких группы мы провели... Но этого мало, по стране гуляет огромное количество людей с непроработанными постстрессовыми расстройствами - это гигантский источник тревог... Порочный круг чувства вины и героизации насилия - смесь, равная по своей убойной силе противопехотным минам.

- Если допустить теоретически, что Россия по всем мыслимым и немыслимым параметрам вдруг оказывается впереди планеты всей - все Hобелевские премии наши, мы первые в футболе и в экономике, призыв "Россия, вперед!" - уже не просто лозунг, а реальность, - тревожности и насилия в стране станет меньше?

- Если мы возьмем бочку меда и бросим туда ложку дегтя под названием "тревога" - у нас будет бочка дегтя. Старые врачи говорили, что от здоровья до кризиса болезни и назад от кризиса болезни до полного здоровья проходит одинаковое время. Если считать кризисом болезни пик перестройки - 1989 год, то надо отсчитывать, когда болезнь началась - в 1917 году? Или в 1913-м? Или 400 лет назад? Нужно время, чтобы переболеть и по-настоящему встать на ноги общественному организму. Противопехотные мины, оставшиеся после войны, еще очень долго будут взрываться...

- Вы говорите о количестве людей с непроработанными постстрессовыми расстройствами и имеете в виду только людей, вернувшихся с войны... Мне представляется, что этот круг шире: родственники пострадавших в Беслане, в "Норд-Осте", родители детей, которых не смогли вылечить от излечимых диагнозов, люди, пострадавшие в авариях, от милицейского произвола, от дедовщины в армии, - перечислять можно сколько угодно... Но в большинстве своем у россиян до сих пор существует достаточно устойчивое предубеждение к помощи профессиональных психологов. Потому что не обо всем человек готов говорить...

- Конечно, все люди с непроработанными постстрессовыми расстройствами нуждаются в реабилитации. Мне хорошо знакомо мнение о том, что некоторые вещи лучше придавить бетонной плитой в себе, не надо их раскапывать... Но я вижу, как они из-под плиты прорастают - это вроде мин, о которых мы с вами уже говорили. Здесь очень важно, какую роль себе отводит психотерапевт. Когда не было места, где репетировать, трубачи играли в углу. Так вот, я угол, только не каменный, я должен меняться вместе с пациентом. Если за время консультации я говорил больше 10 минут - я работал не очень хорошо. Я должен слушать, помогая говорить, - остальное пациент делает сам. Человек думает примерно со скоростью 3 тысячи слов в минуту. А говорит со скоростью - 200-300 слов. Когда вы едете со скоростью 150 км в час - вы не видите деревьев. А при скорости 30 км в час - видите.

Человек получает возможность слышать самого себя. Не нужно проламываться к его больному месту, нужно дать возможность человеку самому к этому прийти. Я как-то наблюдал за работой одной женщины-психотерапевта. К ней приходит ребенок, она его притягивает к себе и спрашивает: "Ну что ты, Вася, вчера опять дрался?" Он отвечает отрицательно, она его отодвигает от себя и говорит, что он - молодец, драться не надо. Она ему дарит объятия, говоря о драке, и отталкивает от себя, когда говорит, что он хороший! Это - психотерапия наоборот. Только 8 процентов коммуникации делают слова. 35 - интонация. А все остальное - язык тела. Поэтому, конечно же, от личности психотерапевта зависит очень многое...

- Есть очень жесткое лечение работой: перед человеком, которого постигло горе, ставят еще больший круг рабочих задач, чем прежде, никакого снисхождения, наоборот - требования завышенные, справляйся. Это правильно?

- Не видя людей, я не могу подобрать регистр: кому-то действительно надо срочно погрузиться в работу, а кому-то и трех месяцев недостаточно для того, чтобы вернуться к прежнему ритму жизни. У человека должно быть право решать это самому. У меня умер отец, через 4 месяца - брат, а через пару лет - мать. Вот я бы не хотел, чтобы меня кто-то отвлекал при помощи труда. Я буду защищать свое горе. Для меня горе - это любовь, которая продолжается в ситуации, когда человека нет. И у меня вопрос: "А кто такие эти люди, которые могут у меня это отнимать?"

- А как строить отношения с властью, которая вовсе не психотерапевт, а как раз та субстанция, которая может отнять и любовь, и горе?

- Важно понять, что власть нигде и никогда не будет совершенно гуманной. Разница в том, как с этим живут в разных странах. К примеру, американец - индивидуалист. Он рассчитывает на себя и прежде всего в любой ситуации думает: что делать, чтобы, прежде всего, жить нормально. Он нацелен на результат. Для японца (в обобщенном варианте) главное - процесс. А для бывшего советского человека, к сожалению, до сих пор очень типично: отбыть процесс достижения результата. Как говорил на психотренингах один мой коллега: "Ваша жизнь не работает!"

Я расскажу вам о таком эксперименте: построили лабиринт, положили в коридор N 4 кусок сыра и запустили крысу. Она в 5-й ткнулась - ничего, в 7-й - пусто, потом в 4-й - сыр! Две-три пробежки, и она научается бегать целенаправленно в 4-й коридор. А сыр тем временем взяли и переложили в коридор N 1. Крыса в 4-й - нет. Она опять побегает и туда же - нет. Пробегает все и находит сыр в коридоре N 1.

К сожалению, в России до сих пор слишком высок процент людей, которые годами будут бегать в 4-й коридор, потому что для них важен не сыр, а чувство правоты.

- В России так происходит потому, что даже в молодых людях до сих пор сидит советский человек?

- Я полагаю, проблема глубже. Недавно мой коллега, профессор, доктор психологии Дмитрий Леонтьев подсказал то, на что я прежде не обращал внимания. Практически ни на один язык мира невозможно перевести фразу "Мне хочется". Будет: "Я хочу" или "Я бы хотел". Правда, потом нашелся еще один язык - из группы балканских, я не запомнил какой. Но в принципе это - непереводимо, потому, что "мне хочется" - это что-то хочет само себя мной...

- Из этого вытекает неприсутствие человека в собственной жизни?

- Вытекает поведение человеческое. Я вижу это в психотерапии: когда удается переключить регистр - найти "я", - люди начинают думать иначе, брать на себя ответственность. Это интересные вещи: человек начинает себя вести так, как говорит, как думает, это проявляется везде - в его отношении к жизни, к власти, в манере продумывания своего поведения в любой ситуации. Все в конце концов будет приходить не от государства, а от отдельных людей, которые возьмут на себя ответственность за свою жизнь...

- Представьте себе людей, у которых нет интернета, нет денег на газеты, есть только телевизор, который ловит всего-навсего два канала, - таких мест, поверьте, пока еще немало в стране. По одному каналу разговаривает с этими людьми реанимированный Кашпировский, по другому - чудодейственный Малахов. Если так все время жить, можно постепенно нечувствительно для самого себя и поверить в бред, а вы говорите про людей, которые будут ответственны за свою жизнь...

- Да, возможно, эти люди поверят. С другой стороны, я же не знаю, во что они верят сейчас и чем одна вера лучше другой. Мы как будто бы ищем одной умной ТВ-политики - это неверно. Для меня решение проблемы лежит не в том, чтобы изменить программу телевидения, а в том, чтобы в этих селах и поселках исчез информационный голод, чтобы люди могли выбирать. Сузить выбор под девизом заботы о людях - это не выход. Распутин появился не тогда, когда он сам появился, а тогда, когда в нем была потребность. Малахов и Кашпировский - это потребность, симптом напряжения, психологической и социальной тревожности. Люди живут с ощущением, что все сыплется, когда сыплется - нужны транквилизаторы, и телевидение это чувствует - ходит с валерьянкой.

- Неужели такая валерьянка поможет кому-нибудь?

- По-настоящему - никому. Как пластиковая булка никого не накормит. Это не будет, как говорят медики, патогенетическим лечением. Будет паллиативным - на сейчас, на сегодня, на час, на минуту. Для противопоставления расскажу о том, что потрясло меня в Далласе, когда я приехал туда в первый раз. Там есть небольшой сквер выживших онкобольных, его разбили родители больной девочки. Сквер выходит на улицу, и туда ведет скульптурная группа - понурая семья, растерянная, а на выходе та же семья выбегает, счастливая, взявшись за руки. По всему скверу столбики с табличками: тебе поставили диагноз "рак" - что делать. Каждая дощечка - ответ на вопрос, пошаговые инструкции. Также сказано, что, если ты прожил больше пяти лет с диагнозом "рак" - ты можешь вступить в это общество. А если ты болен - позвони и с тобой поговорит выживший, имевший ту же форму рака, что теперь у тебя. Но сердцевина этого сквера - огромный, переливающийся, крутящийся шар из гранита весом около двух с половиной тонн. На табличке написано: этот шар символизирует твой рак, подойди к нему, положи на него ладонь и раскрути так, как тебе хочется, - ты это можешь. И этот шар - тебе подвластен!

Это - совершенно потрясающая психотерапевтическая процедура, в которой слово "рак" можно заменить словом "диабет" и еще чем-то. Я видел, как это работает, потому, что потом возил туда группы. У людей уменьшались боли, они начинали лучше спать. Это - культура психологии, вынесенная прямо к тебе - она работает.