Дмитрий Бавильский: "Духless". Полые люди

Сергей Минаев написал антигламурный роман "Духless. Повесть о ненастоящем человеке". Вышел достаточно убедительный "наш ответ" Оксане Робски, Спектру, Бегбедеру, Эллису и прочей глянцевой суете.

Настолько убедительный, что за первые сто дней продано сто тысяч копий. Если считать по-киношному, то общие сборы составили полмиллиона долларов!

Отчеты маркетологов на пресс-конференции, состоявшейся в пресс-центре РИА "Новости", напоминали победные реляции успешной армии. Креативный директор книжных магазинов "Букбери" Валерий Абель говорил о том, что книга Минаева возвращает интерес к литературе у молодежи. Вероника Быкова, менеджер по закупкам самого центрового магазина "Москва", рассказывала о том, что экземпляры книги сметаются с самых заметных мест в торговом зале.

Представитель издателя, компании АСТ Александр Грищенков назвал "Духless" самым успешным дебютом в истории издательства и предположил, что когда книга пойдет в регионы, то можно ждать полумиллионного результата. Ну просто голова идет кругом.

Полумиллионный результат у книги, кстати, уже есть. Если посчитать успехи "Духless" по-киношному, то есть суммировать общие сборы от продаж, то получится полмиллиона долларов (100 тысяч книг по 5 долларов за каждую). Читатель голосует рублем, точно также как и кинозритель. И голосует за Минаева.

Что же зацепило так называемого массового читателя? Очень давно в современной словесности не было узнаваемого и понятного героя. И "Духless", несмотря на противоречивость позиции автора, такого героя дал.

"Девки, наркотики, модные шмотки. Все это Минаев описывает подробно и со вкусом" Герой Минаева - "накрахмаленный воротничок", день-деньской мающийся в тисках корпоративной культуры, а вечером и ночью отрывающийся в клубах и на тусовках. Девки, наркотики, модные шмотки. Все это Минаев описывает подробно и со вкусом. Хотя и не без брезгливой ухмылки. Мол, плавали, знаем. Накушались...

Бренды, марки машин, культовые места... Все это мощная машина, которая везет саму себя. Легкий (или все-таки тяжелый?) наркотик, на который подсаживаешься и который становится смыслообразующим фактором современной городской жизни. Вот и герой Минаева (тут важно понять, насколько автор тождествен своему персонажу) незаметно для себя погрузился в пучину тотальной бездуховности.

Пять минут - полет нормальный, нам сделали красиво и богато. Отчего только скулы сводит? Отчего только просыпаться не хочется, а, проснувшись, хочется закинуться, дабы не помнить, не видеть, не знать?.. Чем больше ты вглядываешься в бездну пустоты, тем более пустота разъедает тебя. Сытая пустота, провоцирующая кризис среднего возраста.

Сила и слабость "Духlessa" в том, что она написана изнутри. Книга переполнена инсайдерской информацией о жизни золотой молодежи, упакованных метросексуалов и метросексуалок, она буквально сочится информацией, из-за которой люди мусолят странички романов Робски и Спектора. Но, с другой стороны, персонаж Минаева - человек живой (то есть динамично развивающийся, обладающий гибкими, восприимчивыми мозгами), отчего он может подняться над суетой и трезво взглянуть в глаза правде - люди уже давно превратились в стада мясных машин, порабощенных вещизмом. Ему становится странно и страшно, но что делать? Ведь он - плоть от плоти этого накокаиненного мирка...

Полтора десятка лет назад, описывая состояние современного общества, многомудрый змий Збигнев Бжезинский ввел понятие "курнокопия" - то есть безостановочное и безотчетное, болезненное потребительство, сводящее с ума. Курнокопия, дай только шанс, вполне могла бы стать нашей новой государственной идеей, настолько вирус этот оказался заразным. Хорошо еще что бодливой корове бог не дал рогов - слишком много в нынешней России "крови и почвы", натурального хозяйства и нерешенных проблем.

Впрочем, внутри Садового кольца уже давно выведен особый тип людей, которых с дотошным и болезненным вниманием описывает Сергей Минаев. Это, если вспомнить, название поэмы Томаса Элиота "Полые Люди": "Призрак без формы, мертвый жест, / Бессилье, тень без тени краски..." Сочетание слов "stuffed man" переводчик переводит как "чучелолюди", то есть "забитые под завязку", замороченные ненужной информацией. И, несмотря на это, совершенно "полые".

С ненужными вещами и информационными потоками выходит странная штука - они поселяются и обращают на себя внимание только тех, кто позволяет им завладеть своим собственным вниманием. Симулякр - это сущность, без которой можно легко обойтись. Однако же не обходимся, кушаем каждый день, плюемся и снова кушаем. Слишком слаб, слаб стал человек.

Об этом точно у Минаева: "Катастрофа. До какой же степени должно деградировать общество... Если раньше люди решали глобальную задачу - состояться в этой жизни, то сегодня их прапраправнуки решают задачу, как попасть в этот клуб и состояться сегодняшним вечером..."

А сегодня в нашем клубе будут танцы. Танцы с волками. Точнее, с оборотнями. Потому что гламур весь построен на обманках. Полый внутри, он делает все, чтобы оставить впечатление кипучей и деятельной жизни. Однако же в основе его - статика, пара заученных формул, отступление от которых хотя бы на шаг чревато разрушением стилистически стерильной картинки. Гламур есть частный случай фетишизма, когда за основу влечения (вовлечения) берутся не внутренние, а внешние признаки.

Конечно, "фетишизм" - понятие, пришедшее к нам из сексологии. Однако ныне оно все чаще и чаще описывает процессы, происходящие в социальной жизни. Потому что механизм восприятия оказывается одним и тем же. Допустим, кто-то мечтает о длинноногой блондинке или кроткой, гладкокожей кореянке. Ну и получает то, что ему хочется. Да только жизнь со своим предметом отчего-то не складывается.

Потому что, помимо моментов, когда ты гордо демонстрируешь блондинку модельного вида или всю из себя загадочную кореянку с по-мальчишечьи остриженным затылком, существуют еще будни и праздники, скорби и радости повседневного существования. Когда важна не форма, но содержание. Не упаковка, но сама женщина вне внешних признаков. Фетиш всегда ускользает, его невозможно поймать, зафиксировать, уложить с собой в койку. Потому что фетишист способен обладать лишь внешней оболочкой, полой внутри.

Фетиш никогда и никого не способен сделать счастливым. Для персонажей Минаева такими фетишами являются "Гуччи" и "Булгари", навороченные иномарки и квадратные часы за десятки тысяч долларов. Но самое главное - образ жизни внутри самозарождающейся системы, заставляющей поступать людей не так, как нужно, а так, как того требует кодекс поведения круглосуточного "мерлезонского балета".

"Духless" расправляется с гламуром средствами самого гламура. "Повесть о ненастоящем человеке" делится на главы-исследования тех или иных сфер модной жизни, с которыми повседневно сталкивается "продвинутый пользователь" в недрах Садового кольца. Офис и Клуб, Ресторан и Совещание, Промоутер и Питер (ездить в Северную столицу - это тоже сегодня очень и очень модно). Точно так же от точки к точке движется и сюжет, проложенный публицистическими отступлениями о поколении нынешних 30-летних, корпоративном фашизме, маркетинговых ходах, скуке жизни и прочих мерзостях сытого капиталистического существования.

Выходит едва ли не энциклопедия современной гламурной жизни. "Надев широкий боливар, Онегин едет на бульвар". Между прочим, "Евгений Онегин", особенно в первой его части, есть не что иное, как описание гламурной жизни середины XIX века! Подробное описание всего того, что делает "лишних людей" действительно лишними. Или же "полыми".

Опустошенность рядится в одежды "кризиса среднего возраста", в перманентное похмелье и вечную неудовлетворенность самим собой. Из курса школьной литературы мы знаем, что праздное прозябание, выхолащивающее души и преждевременно состаривающее тела, в конечном счете приводит Онегина и его товарищей в стан революционно настроенных декабристов. Случайно ли, но десятая глава "Евгения Онегина", рассказывающая о том, что скучающие модники становятся на путь социальной активности, оказывается уничтоженной. Может быть, Пушкин сжег ее вовсе не из-за цензурных соображений, а потому, что понял фальшивость, художественную неубедительность этого хода и разочаровался в перевоспитании персонажей, ну и поступил, подобно Гоголю, который тоже ведь сжег второй том оптимистически настроенных "Мертвых душ"?

Гламур стал настолько агрессивен и тотален, невозможен и всеобъемлющ, что движение против него поднимается уже внутри самого гламурного сообщества. Книга Сергея Минаева - первый звоночек того, что Робски и сотоварищи пора сбрасывать с парохода современности. Вот Татьяна Толстая, обошедшая все мыслимые и немыслимые газетно-журнальные страницы, ставшая медиафигурой (что есть высшая стадия в мире гламуромании), громит в телевизоре глянец ее породивший.

Или, скажем, книга Льва Данилкина "Парфянская стрела", изданная недавно питерской "Амфорой", призывает к "простой" и естественной жизни. Главной приметой русской литературы 2005 года литературный обозреватель глянцевой (уж куда глянцевей!) "Афиши" называет столкновение человека с "Хтонью" (словечко, запущенное Владимиром Сорокиным). Когда я в "Афише" встречал дифирамбы Данилкиным романам "конспиролога" Проханова и "деревенщика" Личутина, то думал, что это такое надрывное оригинальничанье, странный психологический выверт, зародившийся в недрах штаб-квартиры корпоративного глянца. Но оказалось, что это концепция, отнюдь не бессмысленная, хотя и вполне беспощадная.

Хтонь ("являющаяся дериватом от прилагательного "хтонический", то есть относящийся к земле и подземному миру") - та самая романтическая "кровь и почва", оказывается, по Данилкину, в оппозиции всепобеждающей силе отечественного гламура. Когда только литература (или творческий подход к своей собственной жизни) и может противостоять напалму и ковровым бомбежкам гламурных симулякров.

Лев Данилкин: "Нам интересно, что так никуда не исчезнувшая хтонь была не только источником страдания, искажавшего интеллигентные физиономии русских писателей жуткими гримасами, но и стала для них своего рода зарядным устройством, резервуаром горючего". Что ж, если так, то в полку писателей, чьи одухотворенные лица искажены праведным гневом, прибыло. Знакомьтесь - Сергей Минаев. Автор "Повести о ненастоящем человеке".