Как плачут от боли - горько, навзрыд - пятилетние дети! Ушибли локоть или коленку, а кажется, что боль затопляет все их существо. Пятилетнюю Полину Малькову истязали в течение недели.
По данным следствия, она находилась в отапливаемом помещении (на дворе стоял март) и была еще живой, когда ее насиловали и били. Потом ее задушили бельевой веревкой.
Потом вырезали гениталии.
Ее страх и боль - за пределами человеческого понимания, все равно что боль воды, когда ее кипятят. Разум отказывается думать о боли Полины, Красноярск пытается отгородиться, изжить это, отмыться: город после той недели уже дважды освятили - крестным ходом.
Репутацию города мертвых сыновей и дочерей Красноярск крепит третий год.
Дети пропадают, их ищут безрезультатно. Потом находят - маленькие истерзанные трупы, их выбрасывают - так, чтобы обязательно нашли.
А весной-летом этого года уже вся
Россия стала страной пропадающих детей. Пропадающих и потом - чуть ли не еженедельно - появляющихся перед нашими глазами уже изнасилованными, растерзанными, убитыми.
Есть, конечно, в России и космос, и балет, и нанотехнологии с нацпроектами, но что все это по сравнению с шокирующими цифрами пропавших без вести, подвергшихся
сексуальному насилию и убитых маленьких россиян? Для кого балет? Для кого "из-за стены" призывают сохранять Россию? Кто будет жить в этой сохраненной стране? Если дети здесь - не выживают? Именно цепь этих не
связанных друг с другом убийств - кристаллизация не всех, но главных проблем России. А не какой-нибудь Березовский, как полагают, судя по их усилиям, прокурорские. Шляпка у этого гвоздя с другой стороны.
Возможно, это эмоции. Ведь я пишу из Красноярска, "и это многое объясняет". Не только меня, здесь очень многих начинает физически трясти, когда передают очередную ориентировку: "лицо треугольное, бледное, европейского типа" или "круглое и загорелое", "оттопыренные уши". Когда перечисляют особые приметы - родинка за левым ухом или под правой лопаткой, ямка на подбородке, не выговариваемые еще буквы, крестик на шее из металла стального цвета... Феномен массовой продолжительной невротизации, родительской тревожности, настигший миллионный город и не отпускающий многих уже третий год (и этот психоз, безусловно, передается детям), еще, вероятно, будет изучаться психологами и психиатрами. Вопрос к ним: как долго можно жить в состоянии шока и страха?
Проясним сразу две вещи. Не секрет, что гибнут главным образом дети из неблагополучных семей. Убийц еще никто не назвал социальными санитарами, но - дело времени. Действительно: две самых прогремевших трагедии в Красноярске - с пятерыми (по другим данным, шестерыми) мальчишками в апреле 2005 года и Полиной в минувшем марте - случились на восточной, правобережной окраине города. Прежде это промышленно-барачное сердце орденоносного Красноярска. Промзона. Официально - Ленинский район. Теперь заводов здесь почти не осталось, на их отравленных развалинах выросли дешевые рынки; коренное население ударно вымирает от технического спирта и героина. Кому жалко? Даже когда убийц, продававших здесь, например, под видом этилового метиловый спирт, судят, общественное мнение их оправдывает.
Сегодня власти дают понять: дети из приличных семей не бегают по пустырям и свалкам у химкомбинатов, они учатся. Желательно в Англии. Как у губернатора Александра Хлопонина, взявшегося поучать 38-летнюю Ольгу Малькову, мать растерзанной Полины: чего, дескать, родители за детьми не следят? Вопрос: а зачем тогда нам нужны вы, Александр Геннадиевич, со всей вашей милицией? За детьми, конечно, нужно следить. Очень умно напоминать об этом убитой горем матери. А то она сама не знает, что виновата. Беда в том, что присутствие рядом с ребенком матери, конечно, уменьшает риск, но именно от маньяка гарантированно не спасает.
Если б пропали не дети с окраины, а прилетевшие из Лондона повидать родителей? Как бы все развивалось? И корили бы их матерей?
Но даже если принять эту "санитарную", людоедскую, по сути, точку зрения, семьи, потерявшие детей в Ленинском районе, нельзя назвать недостойными размножаться. Все они - в общепринятых рамках. Мужчины работают, женщины не пьют. Я наблюдал за этими людьми в разных ситуациях, слушал, как они рассуждают. Да и в конце концов: если б это были неблагополучные семьи, мы бы об их трагедии просто не узнали.
Повсюду сейчас звучит предположение, что детей в разных регионах страны убивает один и тот же человек. Когда эту версию выдвигают молоденькие московские журналисты, их можно понять - они не знают масштабов страны, не знают, сколько стоит прилететь, скажем, из Красноярска в Москву. А если поездом, то как долго он будет идти. Когда о том же начинает говорить милиция, спрашиваешь себя (ну не милицию же, которая просит "не нагнетать"): зачем ей это надо? Разумеется, не маньяк шагает по стране. Маньяки.
Как можно вешать на южносахалинца Игоря Климова - предполагаемого убийцу 4-летней Насти Мокряковой из подмосковной Ивантеевки - еще и убийство Поли Мальковой? Климов преподавал в Москве информатику, ему бы денег не хватило на билет до Красноярска. Его фотография в милицейской ориентировке не имеет ничего общего ни с одним рисованным портретом предполагаемого убийцы Мальковой (их два - рисовали независимо друг от друга два художника, с разной техникой рисунка, со слов двух очевидцев, которые видели, как этот человек уводил Полю). Климову - 50 лет. Красноярская же милиция ищет мужчину 30-35 лет. Ростом 175-180 см, худощавого или среднего телосложения, имеющего черные коротко стриженные волосы, нос с заметной горбинкой.
Наверное, нам почти рефлекторно хочется считать, что серийные убийцы - редкость. Это не так. Психиатры-криминалисты утверждают, что число маньяков, орудующих в России, всегда примерно постоянно, и это число велико. Дескать, народу все меньше, а маньяков на душу населения все больше.
В одном лишь Красноярске - сколько сейчас агрессивных людей с измененными мозгами? Это важно понимать, ведь в их отношениях с окружающими - от желания насилия и убийства до момента реализации желания - проходит несколько лет. Два года, три. Так говорят психиатры. Если наложить это знание на красноярские реальности, получится картина, которая должна бы удручить красноярскую милицию. Ведь, возможно, она могла предотвратить сегодняшние убийства детей.
Осень 2004-го человек с родинкой у губы и вставными передними зубами охотится на учениц младших классов в Советском районе Красноярска. Идет за жертвой от школы, нападает в лифте. О всех неудачных попытках - их было много, в неделю по три-четыре - город какие-то отрывочные сведения получал. Об удачах педофила не слышал, но их можно предположить. Он крутился постоянно в одних и тех же местах, на проспекте Металлургов. Срывал со стен и столбов ориентировки на себя, где фабула его преступлений была представлена весьма размыто.
В это же время происходит сексуальное насилие с похожими обстоятельствами и в Центральном районе. Младшеклассницы, подъезды. В мае-июне 2005 года здесь же объявляется маньяк, специализирующийся главным образом на мальчиках. Мой старший сын, тогда 12-летний, со своим другом примчались во весь дух и сообщили, что во дворах нашего, 20-го, микрорайона бродит маньяк, предлагающий пацанам вступить с ним в половую связь. Прежде чем звонить знакомым сыщикам, решил сам получше расспросить: "Сами видели? - Только глаза. - Как это? - А он прячется в беседке. - Точно? - Ну, нам рассказывали. - Кто? - Другие ребята. - Ну а кто будет с милицией общаться? - Ты что, не надо никакой милиции".
Милиции, оказывается, не только мы боимся, но и наши дети.
Так вот, прошло несколько дней, и краевые СМИ сообщили о задержании - но в другом районе - неоднократно судимого насильника-гомосексуалиста. Он затащил в кусты 13-летнего мальчика и издевался над ним несколько часов. Как выяснилось, это был не "наш маньяк". Тот в феврале-марте 2006 года вновь объявился, вновь в нашем районе, в соседних домах и подъездах. И такие же нападения были отмечены в соседнем Железнодорожном районе. В школах появились листовки: в них, правда, о педофиле говорили как о похитителе сотовых, "берегли", так сказать, сознание детей.
Милиция не бездействовала. Если в течение всего дня (и так могло продолжаться по нескольку недель) по дворам бесцельно бродили двое в милицейской форме - мужчина и женщина, - обыватели делали вывод, что где-то рядом охотник на девочек. Если двое милиционеров мужского пола - значит, где-то рядом педофил, нацеленный на мальчиков.
И главное: в том районе, из которого навсегда увели Полю Малькову, за много месяцев до этого (за год точно) все знали, что объявился мужчина, насиловавший учениц младших классов. Одно нападение, второе. Его не нашли. А за три месяца до трагедии с Полей на стройке по соседству была изнасилована первоклассница. Ее маньяк еще оставил жить. Он представился ей учителем. Возможно, именно он "дорос" до убийства?
Заметьте: долгое время эти особи (людьми их назвать язык не поворачивается) действуют в одном районе, по одному сценарию. Это зло, которое всегда кружит рядом. Оно в поиске. Может, некому ловить? Но милиционеров в Красноярске даже больше, чем нужно. Гарнизон красноярской милиции - 25 тыс. человек (это без учета многочисленного ГУ ФСИН, перешедшего в Минюст). Почти столько же, сколько полицейских в Лондоне. В Нью-Йорке, в Токио чуть больше - по 36 - 37 тысяч. Но так там и народу больше, чем у нас, на берегах Енисея.
Красноярск понял, что никогда не узнает правды о произошедшем с пятерыми (шестерыми?) мальчишками у Теплой речки, с того самого момента, когда курировать расследование прилетел генерал Колесников. Он здесь был уже не раз. Раньше он охотился на теневого хозяина Красноярска Анатолия Быкова. Сначала Колесников ничего криминального за ним не заметил. Спустя некоторое время, с изменением политконъюнктуры, Колесников прилетел вновь. И взглянул на давно известные факты, те же самые, в ином ракурсе. И чего только в этот раз он не инкриминировал "народному олигарху Красноярского края"! Все - мимо, Быков остался на воле. Специально "под быковское дело" в Красноярск съезжались детективы со всей России. Благодаря усилиям бригады Колесникова Быков приобрел имидж чуть ли не национального героя.
Такое государство с такими генералами просто опасно для своих граждан.
И вот он прилетел вновь, вновь раздавал пустые обещания, а городу, находящемуся за гранью нервного срыва, хотелось в них верить, особенно поздними вечерами, когда твой ребенок еще не вернулся с улицы, и поминутно подходишь к окну, и бесконечно звонишь на неотвечающий мобильник... А потом, чтобы отвлечься, включаешь телевизор и видишь, что генерал Колесников уже улетел из Красноярска, что он уже в телестудии в Москве, у Владимира Соловьева, и параллельно с красноярским расследованием успевает грозить с телеэкранов Борису Березовскому...