Соединенным Штатам, которые сталкиваются с угрозами со стороны `Аль-Каиды` и Ирана, усиливающейся нестабильностью в Ираке и Афганистане, новые враги явно ни к чему. Тем не менее, их отношения с Россией ухудшаются день ото дня.
Накал риторики с обеих сторон возрастает, соглашения в сфере безопасности оказываются под угрозой, а Москва и Вашингтон все больше смотрят друг на друга через прежнюю призму времен `холодной войны`.
Хотя главными причинами взаимного разочарования стали новообретенная напористость Москвы и ее грубые методы во внутренней и внешней политике, Соединенные Штаты также несут немалую долю ответственности за постепенный распад наших двусторонних
связей. Недостатки, ошибки и проступки Москвы не оправдывают американское политическое руководство, допустившее глубочайшие просчеты в вопросе об `упорядоченном` превращении России из экспансионистской коммунистической империи в великую державу традиционного типа.
В основе неверных действий
США по отношению к России лежит бытующее в Вашингтоне
мнение о том, что администрация Рейгана выиграла `холодную войну` в общем, в одиночку. На деле же это было не так, и несомненно большинство
россиян воспринимает распад советского государства совершенно по иному. Именно самовозвеличивающий исторический нарратив Вашингтона лежит в основе его провалов в отношениях с Москвой после окончания `холодной войны`.
Его главная ошибка связана со склонностью относиться к постсоветской России как к побежденному противнику. США и Запад действительно победили в `холодной войне`, но в данном случае победа одной стороны не означает поражения другой. Советский лидер Михаил Горбачев, российский президент Борис Ельцин и их советники считали, что они, наряду с Соединенными Штатами, также принадлежат к числу победителей в `холодной войне`. Они постепенно пришли к выводу, что коммунистический строй не подходит для СССР, и особенно для России. По их мнению, чтобы действовать в лучших интересах своей страны, ни в каком внешнем давлении они не нуждались.
Несмотря на ряд возникавших за последние 16 лет возможностей наладить стратегическое сотрудничество, дипломатия Вашингтона оставляла однозначное впечатление о том, что превращение России в стратегического партнера никогда не числилось среди его приоритетных задач. Администрации Билла Клинтона и Джорджа У. Буша полагали: если им понадобится сотрудничество со стороны России, они смогут обеспечить его без особых усилий и уступок.
Администрация Клинтона, судя по всему, особенно была склонна рассматривать Россию как аналог послевоенной Германии или Японии - страну, которую можно заставить следовать в политическом фарватере США, и которой со временем это даже должно понравиться. В Вашингтоне, похоже, забывали, что на российской земле не стояли американские солдаты, а ее города нее сровняли с землей атомные бомбы. Россия не потерпела поражение, а провела преобразования. И это, в основном, и предопределило ее реакцию на действия Соединенных Штатов.
Со времен падения `железного занавеса` Россия строила с нами отношения не как государство-клиент, надежный союзник, или настоящий друг - но и не вела себя как противник, и уж тем более не как противник с глобальными амбициями и враждебной нам мессианской идеологией. Сегодня, однако, риск перехода России в лагерь врагов США вполне реален. Чтобы избежать такого исхода, Вашингтон должен понять, где он допустил ошибку - и принять соответствующие меры, чтобы остановить развитие отношений по нисходящей спирали.
Гибель империи
Непонимание и неверное истолкование событий, которые привели к окончанию `холодной войны`, существенно влияет на формирование ошибочного политического курса США по отношению к России. Хотя действия Вашингтона были одним из важных факторов, ускоривших крушение советской империи, его следует куда больше, чем это обычно делается, поставить в заслугу реформаторам в самой
Москве.
Не забудем, что в начале второй половины 1980-х распад СССР и даже советского блока вовсе не был неизбежным. Когда в 1985 г. Горбачев стал Генеральным секретарем, его цель состояла в решении проблем, осознававшихся еще администрацией Леонида Брежнева - а именно, перенапряжения военных ресурсов в Афганистане и Африке, и огромных расходов на оборону, ложившихся непосильным бременем на советскую экономику. Результатом должно было стать усиление влияния и престижа СССР.
Когда Горбачев резко сократил субсидии странам Восточного блока, отказался от поддержки ретроградных правящих режимов в государствах Варшавского договора, и инициировал `перестройку`, динамика политических процессов в Восточной Европе коренным образом изменилась, что обернулось в основном мирным падением коммунистических режимов и ослаблением влияния Москвы в регионе. Рональд Рейган способствовал этому процессу, наращивая давление на Кремль, но именно Горбачев, а не Белый дом, покончил с советской империей.
Еще меньшую роль сыграло американское влияние в распаде самого СССР. Администрация Джорджа Буша-старшего поддерживала стремление прибалтийских республик к независимости, и давала понять Горбачеву, что насильственные действия против законно избранных сепаратистских правительств в Латвии, Литве и Эстонии поставит под угрозу советско-американские отношения.
Однако, позволив партиям, выступавшим за независимость, участвовать и победить на относительно свободных выборах, а также отказавшись принять решительные меры по их отстранению от власти с помощью сил безопасности, Горбачев фактически обеспечил выход прибалтийских государств из состава СССР. Последний удар по нему нанесла сама Россия, потребовав для себя такого же институционального статуса, как у других союзных республик. На заседании Политбюро Горбачев заявил: если ей будет позволено его обрести, это станет `концом империи`. Так и вышло. После неудачной попытки реакционного путча в августе 1991 г. Горбачев уже не мог помешать Ельцину - а также лидерам Беларуси и Украине - `демонтировать` Советский Союз.
В администрации Рейгана и Буша-старшего осознавали все опасности, связанные с крушением сверхдержавы, и обеспечили `управляемость` распада СССР, умело сочетая сочувствие с твердостью. Они относились к Горбачеву с уважением, но не шли ни на какие существенные уступки в ущерб интересам США. Так, они сходу отвергали отчаянные просьбы Горбачева о масштабной экономической помощи, поскольку у Соединенных Штатов не было оснований помогать ему в спасении советской империи.
Однако, когда администрация Буша-старшего отклонила просьбы Москвы воздержаться от военной операции против Саддама Хусейна после того, как тот захватил Кувейт, Белый дом изо всех старался проявить по отношению к Горбачеву должный политес, `не тыкать его носом` в этот факт, как выразился тогдашний госсекретарь Джеймс Бейкер (James Baker). В результате Соединенным Штатам удалось убить сразу двух зайцев: разгромить Саддама и сохранить тесное сотрудничество с Советским Союзом, в основном на условиях Вашингтона.
Если администрация Джорджа Буша-старшего и заслуживает критики, то лишь за то, что она не оказала экстренной экономической помощи демократическому правительству независимой России в 1992 г. Внимательно наблюдавший за событиями в этой стране экс-президент Ричард Никсон указывал, что масштабный `пакет` финансовой помощи мог предотвратить обвал ее экономики и в перспективе способствовать `привязке` России к Западу. Однако позиции Буша были слишком слабы, чтобы решиться на смелые шаги по оказанию помощи России. Он в то время уже проигрывал предвыборную схватку кандидату от демократов Биллу Клинтону, критиковавшему действующего президента за чрезмерную сосредоточенность на внешней политике и невнимание к экономической ситуации в США.
Хотя центральное место в его предвыборной кампании занимали внутриполитические вопросы, оказавшись в Белом доме, Клинтон стремился помочь России. Его администрация организовала существенную финансовую помощь Москве, в основном через Международный
валютный фонд (МВФ). Даже в 1996 г. Клинтон был готов высоко отзываться о Ельцине - настолько, что даже сравнил его решение применить военную силу против сепаратистов в Чечне с действиями Авраама Линкольна во время Гражданской войны в США.
Главным просчетом администрации Клинтона было ее решение воспользоваться слабостью России. Она стремилась добиться максимальных преимуществ для США в плане политики, экономики, безопасности в Европе и на постсоветском пространстве, пока Россия не оправилась от потрясений переходного периода. Как рассказал бывший заместитель госсекретаря Строуб Тэлботт (Strobe Talbott), американские чиновники даже пользовались ельцинским пристрастием к спиртному, чтобы повлиять на исход переговоров. Многие россияне считали, что так же администрация Клинтона поступает и по отношению к их стране в целом. Проблема, однако, заключалась том, что Россия в конце концов `протрезвела`, и то, что происходило `накануне вечером` вспоминала избирательно и с возмущением.
Невкусно? Зато полезно!
За фасадом дружбы чиновники из администрации Клинтона считали, что Кремль должен безоговорочно принять американскую концепцию национальных интересов России. По их мнению, если предпочтения Москвы не сочетаются с целями Вашингтона, их можно спокойно игнорировать.
Экономика России лежала в руинах, армия рушилась, и во многих отношениях она сама вела себя как побежденная страна.
В отличие от других европейских метрополий, покидавших бывшие колониальные владения, она не пыталась выторговать условия, обеспечивавшие защиту ее экономических интересов и интересов безопасности в Восточной Европе и странах бывшего СССР. Что же касается внутренней политики, то ельцинская команда радикалов-реформаторов зачастую только приветствовала давление со стороны МВФ и США, оправдывая этим жесткую и крайне непопулярную монетарную политику, которую на самом деле они проводили по собственной воле.
Вскоре, однако, даже у министра иностранных дел Андрея Козырева - которого на родине прозвали `господином `Да`` за уступчивость по отношению к Западу - `жестокий роман` с администрацией Клинтона начал вызывать раздражение. Как-то он заявил Тэлботту, занимавшему в 1993-1994 гг. должность посла по особым поручениям при новых независимых государствах: `И без того не слишком приятно, когда вы, ребята, говорите нам: мы будем делать то-то и то-то, нравится вам это, или нет. Так хотя бы не сыпьте соль на раны, заявляя, что подчиняться вашим приказам - еще и в наших интересах`.
Но эти просьбы в Вашингтоне пропускали мимо ушей: там подобный высокомерный подход приобретал все большую популярность. Тэлботт и его помощники называли это `кормить шпинатом`: Дядя Сэм по-отечески потчует российских лидеров политическими `кушаньями`, которые Вашингтон считает `полезными для здоровья`, какими бы неаппетитными они ни казались Москве. Как выразилась советница Тэлботта Виктория Нюланд (Victoria Nuland), `чем больше им говоришь, что это для их же блага, тем больше они давятся`.
Давая понять, что самостоятельной внешней - и даже внутренней - политики у России быть не должно, администрация Клинтона порождала в Москве сильное возмущение. Этот неоколониалистский подход шел рука об руку с рекомендациями МВФ, которые, как считает сегодня большинство экономистов, не подходили для России и были столь болезненны для населения, что реализовать их демократическим путем было просто невозможно. Впрочем, ельцинские радикалы-реформаторы были более чем готовы навязать эти меры народу без его согласия.
Уже тогда бывший президент Никсон, а также многие видные американские
бизнесмены и специалисты по России осознавали порочность этого курса Вашингтона и призывали к компромиссу между Ельциным и консервативно настроенным парламентом. Никсон был встревожен, когда российские чиновники рассказали ему, что Вашингтон выразил готовность закрыть глаза на `решительные` меры ельцинской администрации против Верховного Совета, если одновременно Кремль ускорит экономические реформы.
`Поощрять отход от принципов демократии в стране с такими авторитарными традициями, как у России - все равно что пытаться тушить пожар бензином`, - предостерегал Никсон. Более того, утверждал он, если Вашингтон будет исходить из `фатально ошибочного предположения` о том, что Россия больше не является мировой державой, и еще долгое время не станет таковой, его действия поставят под угрозу мир и демократию в регионе.
Хотя Клинтон встречался с Никсоном, он проигнорировал этот совет, и продолжал смотреть сквозь пальцы на самые вопиющие ельцинские эксцессы. Вскоре отношения между президентом и Верховным Советом зашли в тупик, а затем последовал неконституционный указ Ельцина о его роспуске, что в конечном итоге привело к вспышке насилия и обстрелу здания парламента из танковых орудий.
После этого эпизода Ельцин `протолкнул` новую конституцию, предоставлявшую главе государства широчайшие полномочия в ущерб законодательной власти. Этот шаг позволил укрепить власть первого президента России и заложил основу для его `дрейфа` в сторону авторитаризма. Назначение Владимира Путина - в то время возглавлявшего постсоветскую российскую спецслужбу ФСБ - премьер-министром, а затем и исполняющим обязанности президента стало логическим результатом легкомысленного поощрения Вашингтоном ельцинской склонности к авторитаризму.
Другие аспекты внешнеполитического курса клинтоновской администрации только усиливали недовольство России. Расширение НАТО - особенно его первая волна, затронувшая Венгрию, Польшу и Чешскую Республику - само по себе не являлось такой уж серьезной проблемой. Большинство россиян было готово согласиться с тем, что расширение НАТО - событие пусть и неприятное, но их стране ничем не угрожает. Но так было до кризиса вокруг Косово в 1999 г.
Когда НАТО начала войну против Сербии несмотря на категорические возражения Москвы и без санкции Совета Безопасности ООН, российская элита и народ вскоре пришли к выводу, что их намеренно вводили в заблуждение, и НАТО по-прежнему представляет собой военный блок, направленный против них. Великим державам - особенно находящимся в состоянии `заката` - подобные демонстрации их малозначительности никогда не нравятся.
Несмотря на возмущение, которое вызвали у России косовские события, в конце 1999 г. Путин, будучи еще премьер-министром, сразу после ввода войск в Чечню, предпринял важный демарш по отношению к США. Его беспокоили связи чеченцев с `Аль-Каидой` и тот факт, что Афганистан, управляемый талибами, стал единственной страной мира, установившей с Чечней дипломатические отношения. Руководствуясь перечисленными интересами безопасности, а не внезапной вспыхнувшей
любовью к Соединенным Штатам, Путин предложил наладить сотрудничество между Москвой и Вашингтоном в борьбе против `Аль-Каиды` и движения `Талибан`.
Эта инициатива последовала уже после теракта во Всемирном торговом центре в 1993 г. и взрывов американских посольств в Кении и Танзании в 1998 г., так что к этому времени у администрации Клинтона было более чем достаточно данных, чтобы понять, какую смертельную опасность представляют для США исламские фундаменталисты.
Однако Клинтон и его советники, раздраженные противодействием России на Балканах и удалением реформаторов с ключевых постов в Москве, проигнорировали этот зондаж. Они все больше рассматривали Россию не как потенциального партнера, а как охваченное ностальгией, недееспособное, слабое в финансовом отношении государство, и стремились обеспечить Соединенным Штатам максимум выгод за его
счет. Поэтому они пытались закрепить результаты распада СССР, принимая `под крылышко` Вашингтона как можно больше постсоветских государств.
Поэтому они надавили на Грузию, чтобы та приняла участие в сооружении нефтепровода Баку-Тбилиси-Джейхан, соединяющего Каспийское море со Средиземным в обход России. Они поощряли грузинского президента-конъюнктурщика Эдуарда Шеварднадзе к вступлению в НАТО, и давали указания американским посольствам в странах Центральной Азии противодействовать российскому влиянию.
Наконец, они отвергли предложение Путина о российско-американском контртеррористическом сотрудничестве как жест отчаявшегося неоимпериалиста, пытающегося восстановить российское влияние в Центральной Азии. Администрация Клинтона не поняла, что тем самым она упускает исторический шанс заставить `Аль-Каиду` и талибов перейти к обороне, уничтожить их базы, и возможно лишить возможности проводить крупные операции. Такое сотрудничество началось лишь после того, как 11 сентября 2001 г. теракты унесли жизни почти 3000 американских граждан.
От задушевной дружбы к соперничеству
Когда Джордж У. Буш пришел к власти в январе 2001 г., - через восемь месяцев после того, как Путин стал президентом России - его администрация столкнулась с новыми, относительно малоизвестными фигурами в российском руководстве. Всячески стараясь дистанцироваться от политики Клинтона, команда Буша не рассматривала отношения с Россией в качестве одного из приоритетных направлений: многие ее представители считали Кремль коррумпированным, недемократичным - и слабым.
Хотя эта оценка была справедлива, у администрации Буша не хватило стратегической дальновидности, чтобы `протянуть руку` Москве. Впрочем, личные контакты между Бушем и Путиным складывались удачно. Во время их первой встречи - на саммите в Словении в июне 2001 г. - Буш, как все мы помним, лично `поручился` за демократические убеждения и душевные качества российского президента.
События 11 сентября 2001 г. радикально изменили отношение Вашингтона к Москве и вызвали в России эмоциональную волну поддержки и сочувствия Соединенным Штатам. Путин вновь подтвердил свое прежнее предложение о сотрудничестве в борьбе против `Аль-Каиды` и талибов, предоставил ВВС США право на пролет над российской территорией, поддержал создание американских баз в Центральной Азии, и, что, пожалуй, важнее всего, помог Вашингтону установить контакт с подготовленными и оснащенными Россией военными формированиями Северного альянса.
Конечно, он действовал исходя из интересов самой России: для Путина вступление США в борьбу против исламистского терроризма стало настоящим подарком судьбы. Подобно многим другим альянсам, российско-американское контртеррористическое сотрудничество основывалось на совпадении фундаментальных интересов, а не общей идеологии или взаимных симпатиях.
Несмотря на подобное взаимодействие, по другим направлениям отношения между двумя странами оставались напряженными. Заявление Буша в декабре 2001 г. о выходе Соединенных Штатов из Договора по противоракетной обороне - одного из последних сохранившихся символов сверхдержавного статуса России - в очередной раз сильно задело гордость Кремля. Аналогичным образом, неприязнь Москвы по отношению к НАТО только усилилась, когда Североатлантический альянс присоединил три прибалтийских государства, два из которых -
Эстония и
Латвия - имели неразрешенные споры с Россией, связанные в первую очередь с положением русскоязычного меньшинства.